История лаборатории ЯМР на кафедре ФОХ

Владимир Александрович Гиндин

1. Начало

В 1964 году доцент кафедры «Строение органических соединений» Борис Александрович Ершов во время работы над докторской диссертацией «Особенности превращений alpha-окисей с подвижным атомом водорода в боковой цепи» начал успешно применять для исследования структуры получаемых продуктов протонный магнитный резонанс (ПМР) высокого разрешения. В этот период он в основном сотрудничал с молодым сотрудником Института высокомолекулярных соединений АН СССР Анатолием Ивановичем Кольцовым, работавшим на спектрометре JMN40 JEOL (лаборатория № 7, заведующий — профессор ЛГУ (по совместительству) Михаил Владимирович Волькенштейн). Отечественное производство ЯМР спектрометров высокого разрешения в те годы отсутствовало. Попытки разработать и изготовить такой спектрометр предпринимались в Специальном конструкторском бюро АН СССР в Ленинграде и отдельными энтузиастами: Эндель Теодорович Липпмаа в Таллине; Юсуф Юнусович Самитов в Казани; инженер Лебедев в Технологическом институте в Ленинграде в лаборатории Бориса Иосифовича Ионина; Александр Николаевич Любимов в Центральной лаборатории автоматики Министерства черной металлургии СССР в Москве (ЦЛА МЧМ СССР).

Быстро поняв большие возможности ЯМР, Б.А. Ершов инициировал покупку спектрометра ЦЛА 5535, позволявшего регистрировать спектры на ядре ¹Н на частоте 40 MГц с высоким по тем временам разрешением. Критерием хорошего разрешения считалось уверенное разделение линий триплета сигнала метильной группы этилового спирта и хорошие «вигли» после линии (спиновой стабилизации тогда еще не было). В 1966 (или в 1967?) году прибор был запущен в эксплуатацию. Первым сотрудником был выпускник физического факультета Виктор Сивков, который через год перешел на работу в группу Игоря Васильевича Мурина. В 1968 году на приборе стал работать другой выпускник физфака — Сергей Михайлович Есаков, который проработал в этой лаборатории до 1984 (или 1985?) года. После не доведенной до конца попытки повысить рабочую частоту спектрометра до 60 МГц,[1] прибор был передан на кафедру радиофизики физфака в лабораторию проф. Петра Михайловича Бородина. В начале 1969 года был закуплен спектрометр ПМР РЯ2308 (разработка СКБ АН СССР, производство Смоленского завода средств автоматики) с рабочей частотой 80 МГц, который после нескольких неудачных попыток запустить его был передан на кафедру молекулярной спектроскопии физфака в группу доцента Глеба Семеновича Денисова.

[1] Для этого сначала нужно было увеличить напряженность магнитного поля. Поскольку увеличить силу тока в катушках магнита не представлялось возможным, было решено поставить новые наконечники с меньшей площадью полюсов, которые и были изготовлены в ЦЛА. Доставку их из Москвы трудно представить в наше время, но тогда на В.А. Гиндина с довольно грубо сколоченным ящиком, в котором находились железные наконечники весом более 40 кг, ни при входе в московское метро, ни при посадке в поезд никакие милиционеры не обратили никакого внимания (здесь и далее прим. С.И. Селиванова).

2. Становление лаборатории

В конце 1969 года, благодаря огромной работе директора Научно-исследовательского института химического факультета ЛГУ Алексея Георгиевича Морачевского по получению валютных средств (как на уровне ЛГУ, так и на уровне Министерства образования РСФСР), удалось закупить современный спектрометр HA-100D фирмы Varian (США) стоимостью около ста тысяч долларов. Прибор позволял регистрировать спектры на ядрах ¹Н в режиме полевой и частотной развертки, имел спиновую стабилизацию и прекрасную по тем временам разрешающую способность — можно было достичь полуширины линии до 0,1 Гц.[2] Система варьирования температуры образца позволяла получать спектры в диапазоне от –100 до +150 °С. Прибор был запущен в начале 1970 года, в запуске принял участие Владимир Александрович Гиндин, перешедший к этому времени в ЛГУ.[3]

В период с 1970 по 1985 год сотрудниками лаборатории и аспирантами Б.А. Ершова было выполнено около десяти кандидатских диссертаций. Коллектив лаборатории в эти годы вырос до пяти человек, в частности в него в марте 1975 года вошел выпускник физического факультета Станислав Иванович Селиванов, который разработал установку для изучения кинетики органических реакций в проточной жидкости и в 1982 году защитил кандидатскую, а впоследствии и докторскую диссертацию, все результаты которых получены с помощью спектроскопии ЯМР на ядрах ¹Н и ¹³С. В целом ряде кандидатских и докторских диссертаций нескольких кафедр химического и физического факультетов многие важные данные были получены с помощью прибора HA-100D. Однако, уже в начале 70-х годов в практику ЯМР-спектроскопии начали входить импульсные Фурье-спектрометры, позволявшие регистрировать спектры на многих ядрах и, в первую очередь, на ¹³С. Такие приборы стали появляться на химических факультетах некоторых университетов и в ведущих лабораториях институтов АН СССР. В этой связи ЛГУ в 1974 году удалось договориться с фирмой Varian об организации в лаборатории ЯМР опытной эксплуатации Фурье спектрометра СFТ-20, который позволял регистрировать спектры на ядрах ¹Н (80 МГц) и ¹³С (20 МГц). Это резко расширило возможности в исследовании структуры органических и неорганических соединений, а также динамических процессов в шкале времени спектроскопии ЯМР (примерно 10^–1 – 10^–4 с^–1). Через год этот прибор удалось оставить в лаборатории навсегда, а еще через год — доукомплектовать широкополосным датчиком, что позволило начать регистрировать спектры на многих магнитных ядрах в широком диапазоне частот (т.е. он превратился фактически в спектрометр FT-80A). В те же годы лаборатория получила малогабаритный спектрометр ПМР (60 МГц) на постоянном магните ЕМ-360 фирмы Varian. На этом приборе самостоятельно снимали спектры многие сотрудники и аспиранты химического факультета ЛГУ.

В 1983 году совершенно неожиданно в лабораторию привезли Фурье-спектрометр BS567A фирмы Tesla (Чехословакия) с рабочей частотой 100 МГц для протонов, позволявший регистрировать также спектры на ядрах ¹³С. Это произошло следующим образом: директор НИИ химии Юрий Георгиевич Власов, находясь в министерстве, узнал, что какой-то провинциальный вуз отказался от получения спектрометра Tesla, а поскольку он был в курсе, что спектрометр HA-100D стал регулярно выходить из строя, он сразу предложил поставить новый прибор в ЛГУ. Поскольку устанавливать его было некуда и к тому же химический факультет уже начал переезжать в частично построенный корпус Д1 в Старом Петергофе, спектрометр Tesla перевезли на склад и прибор был запущен лишь через год в помещении 1075 Химфака в Петергофе, при этом магнит пришлось «пронести сквозь стену».[4] Прибор оказался сложным в эксплуатации и часто простаивал. В последующие годы всё оборудование стало потихоньку выходить из строя. Приглашение чешских специалистов с фирмы Tesla для ремонта BS567A было очень дорого, а приглашение американских представителей с фирмы Varian для ремонта FT-80A стало просто невозможным из-за эмбарго на технику двойного назначения и отсутствия валютных средств.

В 1987 году В.А. Гиндин был приглашен на работу во Всесоюзный научно-исследовательский и технологический институт антибиотиков и ферментов медицинского назначения (ВНИИТИАФ Минздрава СССР), который закупил многоядерный Фурье-спектрометр АС-200 фирмы Bruker на криогенном магните.

[2] Первичная настройка однородности магнитного поля производилась следующим образом. В.А. Гиндин и С.М. Есаков, вооружившись большим гаечным ключом, на который была надета труба длиной метра полтора, подтягивали по команде инженера фирмы гайки на болтах, которыми наконечники крепились к ярму электромагнита. Инженер-настройщик в это время наблюдал сигнал на экране, добиваясь его наилучшей формы, которая получается при идеальной параллельности наконечников магнита. Эта операция, естественно, проделывается на фирме, однако за время доставки (прибор был изготовлен в Пало-Альто, США и доставлялся морским транспортом) при всех погрузках и разгрузках, а также при перемещении магнита в лабораторию могли произойти искажения идеальной геометрии.

[3] По инструкции фирмы для внутреннего контура теплообменника требовалась дважды деионизированная вода (свыше ста литров). Оборудования, которое могло произвести такое ее количество, нигде в ЛГУ не было. Спас счастливый случай: муж одной сотрудницы химфака служил на верфи, которая строила атомные подводные лодки, для охлаждающих контуров реактора которых такая вода была в больших количествах. Операция «кражи государственного имущества» протекала следующим образом (тут не было «уголовки», т.к. по тогдашнему УК перемещение чего-либо из одного госпредприятия в другое таковым не являлось). Грузовик с двумя сотрудниками в закрытом кузове и шестью 20-литровыми стеклянными бутылями стоял недалеко от ворот верфи, а служащий завода на своей машине возил по одной бутыли. Это продолжалось не менее двух часов, а мороз был около 18–19 градусов. Вода, как ни странно, не замерзла, сотрудники её регулярно шевелили, но сами приехали едва живые.

[4] На этот момент не существовало корпуса Д и не было эстакады, на которую можно было бы выгрузить магнит. Попытки найти бригаду специалистов, которые могли бы загрузить магнит в нужное место этого корпуса, не увенчались успехом. Помог знакомый В.А. Гиндина, инженер по ТБ, работавший на стройке. Поскольку торец коридора корпуса Д1, выходящий на Ректорский проезд, представлял из себя временную (в один кирпич) стенку, инженер предложил разобрать в ней окно, размером с магнит, подвесить магнит с помощью башенного крана, работавшего в этом месте, и затянуть магнит в коридор, а затем восстановить стенку. Вся операция, проделанная тремя строителями за пару часов, обошлась химфаку совсем недорого, всего за пару литров известной валюты.

3. Выход на современный уровень

В 1997 году в рамках министерской программы по оснащению ведущих университетов современным оборудованием лаборатория получила современный многоядерный Фурье-спектрометр DРХ-300, работающий на криогенном магните (рабочая частота для ядер ¹Н — 300 MГц).[5] При этом лаборатория профессора Ершова была расформирована и для запуска и последующей работы на этом приборе в НИИ химии была организована группа радиоспектроскопических методов исследований, в неё были приглашены Владимир Александрович Гиндин (руководитель), Сергей Николаевич Смирнов и Николай Сергеевич Голубев (все из ВНИИТИАФ Минздрава СССР), работавшие десять лет на Фурье-спектрометре АС-200, и Николай Григорьевич Антонов из Института военной медицины, где он работал на Фурье-спектрометре Gemini 200 фирмы Varian (магнит такого прибора, подаренный коллегами из Лесотехнического университета, сейчас стоит в качестве экспоната в коридоре корпуса Д1 Института химии). Этим составом, к которому присоединился доцент кафедры ФОХ Станислав Иванович Селиванов и инженер лаборатории Геннадий Васильевич Зайцев, группа, преобразованная в последствии в лабораторию ЯМР, осуществила подготовку помещения, собственными силами произведя вынос двух почти четырёхтонных магнитов, и запуск прибора и в течение последующих 14 лет обеспечивала ЯМР-спектральными данными работы химиков, физиков и биологов СПбГУ, а также исследователей из многих вузов и НИИ Санкт-Петербурга.

Таким образом, научная лаборатория ЯМР-спектроскопии в жидкости, организованная на кафедре ФОХ в 1964 году, просуществовала почти 50 лет (до 2012 года) и на её месте был создан ресурсный центр «Магнитно-резонансные методы исследования» Научного парка СПбГУ. Благодаря мощному техническому обновлению РЦ получил возможность проводить исследования ЯМР в твёрдых телах (в том числе получать ЯМР-томографические изображения), а также регистрировать спектры ЭПР и ЯКР. Но это совсем другая история…

Посещение Ректором СПбГУ Людмилой Алексеевной Вербицкой новой лаборатории ЯМР. Слева направо: А.Ф. Шелих (зам.дир. НИИ химии), Г.В.Зайцев (инженер), Д.В. Корольков (декан химического факультета), В.А. Гиндин (зав. лабораторией), В.С. Караван (и.о. завкаф. ФОХ), В.А. Никифоров (сотрудник ФОХ), Н.Г. Антонов (сотрудник лаборатории), С.И. Селиванов (доцент каф. ФОХ), С.Н. Смирнов (сотрудник лаборатории).

[5] Как-то летним вечером 1997-го года, кажется в четверг, мне позвонил заведующий кафедрой ФОХ Алексей Самсонович Днепровский и сказал, что завтра, в пятницу, из Новосибирска в бухгалтерию СПбГУ должна приехать представитель Новосибирского Томографического Центра (ТЦ), которой необходимо срочно получить подписанный в СПбГУ документ о согласии СПбГУ на передачу прав на приобретение импульсного Фурье-спектрометра ЯМР фирмы Bruker DPX-300 стоимостью около трёх миллиардов рублей (это было ещё до деноминации, цена составляла что-то около 525 тысяч долларов), а затем ей необходимо лично увидеть место, где этот спектрометр планируется установить. Главное, что «на всё про всё» у неё будет лишь один день и нужно обеспечить проведение этих «мероприятий», поскольку ночным поездом она должна уехать в Москву. Самое сложное в этом деле было где-то «перехватить» этого курьера. Поскольку никаких дополнительных сведений (рост, возраст, цвет глаз или волос, не говоря уже о времени прибытия) у Алексея Самсоновича не было, а самолет из Новосибирска по расписанию прибывал утром (т.е. до 12 часов дня), то проводить операцию «перехват» было решено в главном здании университета у дверей кабинета главного бухгалтера, в который курьер из Новосибирска должен обязательно попасть. Нужно пояснить, что ничего особенно удивительного в этом звонке не было: во-первых, у меня была машина; во-вторых, было понимание важности такого события как покупка спектрометра ЯМР, а также известен тот факт, что Новосибирский ТЦ еще с конца 80-х годов представлял интересы немецкой фирмы Bruker в России и его директор чл.-корр. АН Ренад Зиннурович Сагдеев, будучи председателем комиссии АН по радиоспектроскопии, разъяснял тем, кто в этой стране выделяет средства и принимает решения, общественную полезность ЯМР и необходимость, даже в тяжёлое время конца 90-х годов, хотя бы минимальной поддержки государства этого научного и прикладного направления. Основная проблема заключалась лишь в том, чтобы попасть в список распределения таких «подарков» и «золотым ключиком» для попадания в заветный список были так называемые связи и/или умение договариваться. Так вот, можно не описывать первые три часа моего дежурства у дверей заветного кабинета на втором этаже, в который постоянно входили и выходили самые разные люди, но ничего даже отдаленно похожего на представительницу женского рода из Новосибирска не обнаруживалось. И лишь около 16 часов она появилась и выдала себя неуверенным поведением человека в незнакомом месте. Я спросил: Вы из Новосибирска? Она ответила Да, я представился, и она юркнула в дверь кабинета главного бухгалтера. Вышла она из него почти в 17 часов (пятница, конец недели) вместе с главным бухгалтером Гусевым, который ей объяснял, как добежать до входа в Главное здание СПбГУ, находившегося тогда со стороны Невы, найти кабинет Ректора и подписать у неё (у Людмилы Алексеевны Вербицкой) официальный документ об оплате Университетом нового современного спектрометра ЯМР. Она внимательно дослушала его наставления, и когда он сказал, что будет ждать подписанные документы здесь, она увидела меня и вопрос кто должен бежать за подписью к Ректору решился сам собой. Главный бухгалтер успел только предупредить вдогонку, что Ректор (как самый главный человек в университете) может уйти из своего кабинета в любое время и в любом направлении… И он оказался прав! Когда с папкой документов я выскочил на Университетскую набережную, то увидел Людмилу Алексеевну, садящуюся в персональную машину. Делать было нечего и, сбиваясь от переживаемого стресса и «стометровки» от бухгалтерии до Двенадцати коллегий, изложил цель моего неожиданного появления. Нужно отдать должное Людмиле Алексеевне, она все поняла «с полуслова» и тут же предложила мне добежать до её заместителя, но спохватившись (по-видимому, осознав, что подписи зама в таком «дорогом» деле может оказаться недостаточно) остановила меня, вернула свою ногу, оказавшуюся уже в машине, на тротуар и решительно захлопнула дверь, сказав что-то личному шоферу. Лучше я подпишу…, с ударением на местоимение сказала она и начала в сумочке искать ручку. Достав бумаги из папки, я, наконец, пришёл в себя и начал что-то соображать относительно того, как можно было бы подписать документ без опоры на твердую поверхность, и даже, вспомнив эпизод какого-то фильма с аналогичной проблемой, приготовился подставить свою спину для такого святого дела… Но всё решилось прозаичнее: акт покупки университетом спектрометра DPX-300, определившим следующие почти 20 лет работы лаборатории ЯМР, был подписан на первом же подоконнике (слева от входа). Все это произошло практически мгновенно, в течение каких-то 3–5 минут, а в памяти осталось как в замедленной съёмке, посекундно и дословно. Свидетелями этого (исторического для меня) подписания были двое. Сейчас — только один… Всё «остальное-последующее» того дня стёрлось и ушло. Как-то довёз новосибирскую даму до Петергофа, где её встретил А.С. Днепровский и показал ей будущее помещение для спектрометра. И в Москву проводил её тоже он… Кажется, на обратном пути, они даже успели посетить Петергофский парк и фонтаны). Позднее я узнал от Алексея Самсоновича, что мне просто повезло, что удалось «перехватить» даму первым. Как оказалось, у меня и кафедры ФОХ были конкуренты… и неизвестно как бы все сложилось без этого везения. Вот такие были времена. А спектрометр тот ещё в строю. Его можно увидеть на групповой фотографии сотрудников лаборатории ЯМР.

О семинарах по ЯМР (комментарий)

Станислав Иванович Селиванов

Следует отдельно отметить роль лаборатории ЯМР на химическом факультете университета как объединяющего центра многочисленных пользователей услугами этого (сначала нового, а затем рутинного) метода структурного и конформационного анализа химических соединений и материалов. Это замечание особенно справедливо в отношении начального периода существования лаборатории, до переезда в Петергоф. Наверное, сыграло свою роль удобное географическое положение здания НИХИ, в котором для первых спектрометров было выделено целых три комнаты с прекрасным видом из окна первого этажа. Расположение НИХИ было удобно для встречи многочисленных гостей — представителей различных учреждений нашего города или других городов. Приходили по предварительной договоренности или просто так. Приходили со своими задачами и/или объектами, за консультацией по уже снятому спектру, по пути (или на обратном пути) в Менделеевское общество, на городские семинары различных направлений или в библиотеку и так далее. Да мало ли для чего и зачем оказывались знакомые и незнакомые люди у нас в лаборатории — да просто, например, давно не виделись или время нужно было как-то убить до назначенной встречи, бывало и встречи назначались без нашего уведомления — ведь мобильников, чтобы предупредить, тогда не было, а лаборатория была всегда открыта и работала (особенно в летнее светлое время) до позднего вечера, а случалось и до утра. Кроме географического фактора, конечно, играла свою роль открытость и доступность университетских зданий и внутренних территорий, по сравнению с большинством других, особенно «специализированных», городских учреждений. Например, в спортивном зале или в бассейне занимались и проводили свои районные и городские соревнования все, кому удавалось выбить время в сетке расписаний. Доступ на территорию и в научные лаборатории был практически бесконтрольным, т.е. свободным. Все ограничения и запреты начались позднее. Но самое главное, о чём обязательно нужно упомянуть – это лабораторные и городские семинары по физическим (т.е. теоретическим) и прикладным (практическим) вопросам спектроскопии ЯМР. Они проходили примерно раз в месяц под общим руководством Менделеевского общества, которое тогда (и теперь) располагалось рядом с лабораторией ЯМР, в соседнем подъезде. Одним из руководителей городского семинара по ЯМР был Б.А. Ершов, совместно с А.И. Кольцовым (ИВС), Б.И. Иониным (ЛТИ им. Ленсовета) и A.С. Хачатуровым (ВНИИСК), а секретарями семинара в разное время были ещё два его сотрудника. На них лежала организационная часть работы: приглашение и оповещение слушателей, приём и размещение иногородних участников, а также разрешение самых разнообразных вопросов или пожеланий последних. Неудивительно, что через несколько лет такой деятельности о существовании и активной работе лаборатории стало известно не только в городе, но и далеко за его пределами. Это относится не только к коллегам по ЯМР-цеху, что, в общем, неудивительно. Много друзей самых разных специальностей и научных интересов, и просто хороших знакомых появилось у сотрудников нашей лаборатории именно благодаря этим семинарам. И многие из тогда образовавшихся связей сохранились по настоящее время.

В качестве примера кратко опишу обстоятельства знакомства с Геннадием Сергеевичем Бородкиным из Ростова-на-Дону: он прилетел специально, чтобы получить информацию на нашем городском семинаре о методе ЯМР в проточной жидкости и его использовании для изучения быстрых неравновесных реакций. Но доклад, который я должен был делать, по каким-то (техническим) причинам перенесли на неделю. Когда он понял, что цель его командировки переместилась во времени, в глазах у него сначала появилось выражение искреннего недоумения (как же так? я прилетел, a вы…), затем что-то похожее на детскую обиду и досаду (чтоб я еще когда-нибудь поверил в ваши объявления), но, чуть успокоившись и подозрительно хитро улыбнувшись, Геннадий Сергеевич произнес: а провести семинар все-таки придётся и достал из большого черного портфеля, с которым он прилетел, бутылку «Цимлянского шампанского». Семинар начался почти вовремя, но не в большом зале Менделеевского центра, а у спектрометра ЯМР HA-100D в лаборатории, где всё было под рукой: и установка ЯМР в проточной жидкости (для наглядности моего доклада), и дополнительная жидкость, если не хватит, и кто-то из коллег, заинтересовавшихся темой семинара и сразу начавших задавать вопросы по существу: А что это Вы тут делаете? Семинар продолжался и на следующий день у меня дома, поскольку нужно же было где-то гостю переночевать и переварить основные тезисы вчерашнего доклада, чтобы с новыми силами вернуться к обсуждению основных трех выводов обсуждаемой работы:

1. ничто так не объединяет людей, как общее дело, т.е. ЯМР;
2. ничто не должно помешать публично объявленному событию, т.е. ЯМР-семинару, ведь люди готовились;
3. ЯМР может всё! (помните лозунг конца 80-х «Only NMR»?)

Ответный визит на семинар в Ростов-на-Дону состоялся в 1984 году и прошёл с ещё большим успехом, но это отдельная тема из двух составляющих — «Ростовские ЯМР-конференции» (конец 80-х) и «Азовские сидения» (начало 2000-х), которые требуют отдельного раздела.

На наши семинары приезжали из других городов довольно часто не только приглашенные докладчики. Для многих это был повод выбраться, хотя бы на день-два, из рутины повседневных забот. Сотрудники нашей лаборатории также с удовольствием ездили в гости в Москву, Казань, Ростов-на-Дону, Новосибирск, Иркутск, Киев, Ригу, Таллин, Ташкент, Волгоград или просто в Крым, где довольно часто проводились так называемые «выездные» конференции по ЯМР, для организации которых, как правило, требовалась дополнительная внешняя поддержка министерств или ведомств, имевших свои курортные базы у самого Черного моря. Здесь можно добавить, что представители конкурирующих фирм Varian и Bruker в период их активной борьбы за рынок активно участвовали в образовательном процессе советских работников науки и техники — сами ездили по городам необъятной страны и привозили в качестве наглядных пособий и лекторов наиболее известных иностранных ЯМР-специалистов. Достаточно вспомнить трёхдневный цикл лекции Девида Додрелла (David M. Doddrell, соавтор DEPT) в московском Институте химической физики РАН, или семинары Феликса Верли (Felix Wehrli) по расчетам спектров ¹³С в Институте химии СПбГУ. А известный каждому Ричард Эрнст (Richard R. Ernst) узнал о присуждении ему Нобелевской премии по химии 1992 года на прощальном банкете в московском ресторане, организованном фирмой Bruker в связи с окончанием трёхдневного семинара по ЯМР, на котором Р. Эрнст был одним из лекторов. И это всё проходило на глазах, по крайней мере, нескольких сотрудников нашей лаборатории ЯМР. О каком «железном занавесе» можно говорить, если на стеллажах БАНа можно было найти практически все наиболее известные журналы и ежегодные обзоры по ЯМР, а некоторые (наверное, наиболее ленивые сотрудники университета) выписывали эти журналы, чтобы не сидеть в библиотеке и не копировать нужные или просто понравившееся работы зарубежных коллег. Всё это изменилось в начале 90-х, когда начались массовые сокращения списков закупаемых иностранных журналов. По какому принципу шли эти сокращения я узнал из уст директора БАНа В.П. Леонова — на основании статистики заказов этих журналов! Это был приговор для ЯМР, потому что по расчётам, число потенциальных (тем более регулярных) читателей специализированной методологической ЯМР-литературы вряд ли могло превышать 50 человек (число спектрометров в городе в конце 80-х годов — примерно десять единиц; активных, т.е. постоянно интересующихся, сотрудников в каждой лаборатории — примерно пять человек). В то же самое время, пользователей спектральных и релаксационных данных просто трудно пересчитать. В результате, практически все ЯМР-журналы исчезли, а интернета ещё не было. Какое-то время единственным местом, где журналы ещё закупались, была Ленинская библиотека, затем, примерно через год после всех других библиотек, и там всё закончилось. Начинался капитализм с его суровыми законами выживания (вплоть до «съешь другого или он съест тебя»). Именно в этот момент все поняли, что в одиночку не выжить, и по инициативе и активном участии Николая Михайловича Сергеева (химфак МГУ) и Альберта Вартановича Аганова (физфак КГУ) при поддержке многих других была создана Ассоциация Спектроскопистов ЯМР (АСЯМР), которая в самые трудные годы за свой счёт издавала и рассылала «Вестник Ассоциации ЯМР». Большое им за это спасибо. По крайней мере можно было хоть что-то узнать, что происходит других местах, а главное — решить хотя бы отчасти вопрос с научной литературой. В частности, лаборатория ЯМР Института органической химии начала выписывать наиболее известные ЯМР-журналы (Journal of Magnetic Resonance, Magnetic Resonance in Chemistry, Progress in NMR Spectroscopy и другие) Можно было договориться, приехать, почитать и даже кое-что скопировать. Спасибо Н.М. Сергееву и В.П. Ананикову за это. Так начали работать межличностные, межлабораторные и чисто профессиональные связи — все были знакомы со всеми и наш городской семинар сыграл в этом процессе объединения какую-то свою положительную роль.